ная, голос мягкий; привлек с первого раза; но до того стал поносить все
в России, особенно войско — под Мукденом, говорил, было постыдней-
шее бегство; бросали ружья, орудия, все и бежали от японцев; не хотели
сражаться; царь-де велел — довольно воевать, бросайте все и возвращай-
тесь по домам,— что я удивился его разглагольствию, противоречащему
всем речам других, и спросил его имя; оказалось: Семен Леонидович
Рашкевич.
— Да вы русский? — спрашиваю.
— Нет, еврей. Но это ничего не значит; я не потому говорю худо о
войске и России, что еврей, а потому, что все это действительно так.
И пошел, и пошел опять расписывать черными красками. Когда до-
шел до Плеве, бывшего министра, убитого негодяями, то не было предела
злохулениям его. Я пытался возражать — не остановить! Ужасно мерзко
становилось. К счастью, ушной мой врач пришел, и я распрощался с
евреем; значительно понял, почему его единоверцев ныне избивают в
России." (Дневники св.Николая Японского 28 ноября 1905 г. т5 с. 294)
В еврейской диаспоре ничего не поменялось за сто лет.
Впрочем, чего ожидать от окаменелости.
Journal information