"Я приведу здесь историю о том, как зло оборачивается против того, кто |[его причинил], и как коварство поражает того,
кто им пользуется. Я нахожу, что эта история изящна и удивительна в своем роде и побуждает [делать] добро, пусть даже
на какое-то время победу одерживает зло. "
История эта очень большая, однако действительно удивительна. В СВОЕМ РОДЕ. Причем совсем не в том, в каком считает автор. Это мусульманская история о том, как Христос внимательно смотрит на каждого человека .
"
Рассказал Маймун ибн Харун ибн Махлад ибн Абан, катиб:
«Между моим дедом Махладом и Фараджем ибн Зийадом ар-Руххаджи была вражда из-за управления финансами и наместничества в Ахвазе и в окрестностях Багдада.
Знаменитая тяжба.
Фарадж был злобен, вероломен, лицемерен и хитер.
Эта их вражда продолжалась в дни ар-Рашида, ал-Амина и ал-Ма'-муна, да будет милосерден к ним Аллах.
Во время мятежа ал-Амина сгорели диваны, в которых за Фараджем были запи саны большие суммы.
При погашении числившейся за ним задолженности он сжульничал, используя различные хитрости и уловки.
Знаменитая тяжба.
Фарадж был злобен, вероломен, лицемерен и хитер.
Эта их вражда продолжалась в дни ар-Рашида, ал-Амина и ал-Ма'-муна, да будет милосерден к ним Аллах.
Во время мятежа ал-Амина сгорели диваны, в которых за Фараджем были запи саны большие суммы.
При погашении числившейся за ним задолженности он сжульничал, используя различные хитрости и уловки.
Случилось так, что однажды Махлад и Фарадж оказались вместе на аудиенции у ал-Ма'муна и принялись спорить
и пререкаться.
Мой дед в то время управлял дийа ал- амма, а Фарадж — дийаг ал-хасса.
Ал-Ма'мун обратился тогда к моему деду: „Я знаю, что все отчеты Фараджа у тебя, а также, что он совершил мошенничество с деньгами, что были в тех диванах. Мне нужно только, чтобы ты предъявил все, что у тебя есть по делу Фараджа, и привел его месячное жалованье в соответствие с тем, что ему положено".
Мой дед ответил: „Я знаю об этом только то, что сказал, но я обращусь к документам, которые есть у меня по этому делу, и представлю их эмиру верующих".
Халиф сказал: „Сделай , собери все, что сможешь собрать и в необходимости чего ты уверен".
Вернулся мой дед домой, где у него хранились остальные отчеты.
Он приказал привести двух секретарей, которых звали Иунус ибн Зийад и Иахйа ибн Рашид.
К нему никого не допускали.
Мой дед в то время управлял дийа ал- амма, а Фарадж — дийаг ал-хасса.
Ал-Ма'мун обратился тогда к моему деду: „Я знаю, что все отчеты Фараджа у тебя, а также, что он совершил мошенничество с деньгами, что были в тех диванах. Мне нужно только, чтобы ты предъявил все, что у тебя есть по делу Фараджа, и привел его месячное жалованье в соответствие с тем, что ему положено".
Мой дед ответил: „Я знаю об этом только то, что сказал, но я обращусь к документам, которые есть у меня по этому делу, и представлю их эмиру верующих".
Халиф сказал: „Сделай , собери все, что сможешь собрать и в необходимости чего ты уверен".
Вернулся мой дед домой, где у него хранились остальные отчеты.
Он приказал привести двух секретарей, которых звали Иунус ибн Зийад и Иахйа ибн Рашид.
К нему никого не допускали.
Он уединился с ними, чтобы выяснить все, что израсходовано и поступило.
Им понадобился человек, чтобы писать, и они прибегли к помощи мальчика — сына Иахйи ибн Рашида, не разрешая ему возвращаться домой ни в первый, ни во второй день.
Они занимались своим делом два дня и две ночи и выявили, что за Фараджем числится огромная сумма.
Мой дед Махлад вычел из его долга все, что имело оправдание,— в итоге было установлено, что Фарадж присвоил свыше 32 миллионов дирхемов.
Когда сын Йахйи на третью ночь вернулся домой, его дядя со стороны матери, живший вместе с ними в одном доме, приверженец Фараджа, спросил его: „Сынок, что случилось? Почему ты не возвращался почти двое суток?"
Он продолжал выспрашивать и выпытывать, обещая ему подарок от Фараджа и благодарность, пока тот не признался во всем.
Он рассказал ему о том, что вышло против Фараджа, что осталось и что сброшено со счета.
Этот человек бросился к Фараджу и рассказал ему о том, что поведал ему племянник.
Фарадж впал в панику, не взвидел белого света и решил, что благополучие его погибло.
Им понадобился человек, чтобы писать, и они прибегли к помощи мальчика — сына Иахйи ибн Рашида, не разрешая ему возвращаться домой ни в первый, ни во второй день.
Они занимались своим делом два дня и две ночи и выявили, что за Фараджем числится огромная сумма.
Мой дед Махлад вычел из его долга все, что имело оправдание,— в итоге было установлено, что Фарадж присвоил свыше 32 миллионов дирхемов.
Когда сын Йахйи на третью ночь вернулся домой, его дядя со стороны матери, живший вместе с ними в одном доме, приверженец Фараджа, спросил его: „Сынок, что случилось? Почему ты не возвращался почти двое суток?"
Он продолжал выспрашивать и выпытывать, обещая ему подарок от Фараджа и благодарность, пока тот не признался во всем.
Он рассказал ему о том, что вышло против Фараджа, что осталось и что сброшено со счета.
Этот человек бросился к Фараджу и рассказал ему о том, что поведал ему племянник.
Фарадж впал в панику, не взвидел белого света и решил, что благополучие его погибло.
И вот той ночью он пришел пешком, а не приехал на лошади, в сопровождении единственного слуги, без свечи к воротам моего деда и увидел, что они заперты.
Он позвал бывшего у нас слугу, которого звали Тариф, тихим голосом: „О отец такого-то, это я у ворот!"
Слуга услышал его голос, узнал и спросил: „Абу-л-Фадл?"
Тот сказал: „Да, я хочу переговорить с тобой тайно, так что ты не повышай голоса."
Слуга вышел к нему и спросил: „Что тебе, господин мой, и что это за вид?"
Он позвал бывшего у нас слугу, которого звали Тариф, тихим голосом: „О отец такого-то, это я у ворот!"
Слуга услышал его голос, узнал и спросил: „Абу-л-Фадл?"
Тот сказал: „Да, я хочу переговорить с тобой тайно, так что ты не повышай голоса."
Слуга вышел к нему и спросил: „Что тебе, господин мой, и что это за вид?"
Фарадж сказал: „Помоги мне сейчас же пройти к твоему хозяину".
Слуга ответил: „Он поднялся на крышу и занят там с женщинами. В этом случае я не могу появляться у него и разговаривать с ним."
Но тот продолжал его улещать и домогаться , дал ему кошелек с динарами и сказал: „Вот тебе 400 динаров, возьми их и постарайся."
Алчность проснулась в слуге, и он поднялся по лестнице.
Рассказывал Тариф : „Когда я подошел к месту, где находился мой хозяин, я кашлянул, и он сказал испуганно: „Что привело тебя в это время, ведь обычно этого с тобой не случалось?
Слуга ответил: „Он поднялся на крышу и занят там с женщинами. В этом случае я не могу появляться у него и разговаривать с ним."
Но тот продолжал его улещать и домогаться , дал ему кошелек с динарами и сказал: „Вот тебе 400 динаров, возьми их и постарайся."
Алчность проснулась в слуге, и он поднялся по лестнице.
Рассказывал Тариф : „Когда я подошел к месту, где находился мой хозяин, я кашлянул, и он сказал испуганно: „Что привело тебя в это время, ведь обычно этого с тобой не случалось?
Почему ты осмелился сделать то, что тебе не дозволено?"
Я ответил: „Я хочу сообщить тебе добрую весть."
Он встал наверху лестницы и сказал: ,,Ну, что там у тебя?"
Я ответил: „Фарадж у твоих ворот, а с ним один гулям без свечи"
Он встал наверху лестницы и сказал: ,,Ну, что там у тебя?"
Я ответил: „Фарадж у твоих ворот, а с ним один гулям без свечи"
Он помолчал мгновение, затем повернулся в мою сторону и сказал: „Он одарил и заинтересовал тебя, и поэтому ты осмелился так сделать? Скажи мне правду".
Я ответил: „Да" — и показал ему кошелек.
Он сказал: „Верни его назад, возьми столько же от меня и введи его ко мне в дом".
Слуга продолжал:
Я вернулся к Фараджу и рассказал ему, что произошло, вернул кошелек, и это огорчило его и опечалило.
А господин мой спустился, сел в своей приемной, и Фарадж вошел".
Я ответил: „Да" — и показал ему кошелек.
Он сказал: „Верни его назад, возьми столько же от меня и введи его ко мне в дом".
Слуга продолжал:
Я вернулся к Фараджу и рассказал ему, что произошло, вернул кошелек, и это огорчило его и опечалило.
А господин мой спустился, сел в своей приемной, и Фарадж вошел".
Когда он подошел, Махлад поднялся ему навстречу и поцеловал его, а Фарадж стал просить извинить его за проступок.
Он упал перед ним на колени, долго плакал, потом сказал: „Аллах! Аллах! Пощади меня, мою жизнь, моего сына, не губи меня, не ввергай в нищету, прости за все, что я совершил!"
Сказал ему Махлад: „Даст бог, я так и поступлю. Но что случилось и что заставило тебя так говорить?" »
Фарадж ответил: „Я слышал, что приказал тебе эмир верующих, и узнал, что ты извлек из моего отчета и отбросил все, что было в нем оправданием для меня, оставив после этого то, в чем заключены моя погибель, бедность и невзгоды до конца моих дней. Побойся Аллаха, ради меня и тех, кто за мной стоит а, ты знаешь, что их много!"
Они продолжали говорить, пока мой дед не сказал: „Разве не поступил ты со мной так-то, но я перенес это. Ты завел против меня интригу в таком-то деле — я стерпел. Ты стремился уничтожить меня в такое-то время и лишить меня благосостояния — ты не щадил меня. Ты давал одну клятву
Фарадж ответил: „Я слышал, что приказал тебе эмир верующих, и узнал, что ты извлек из моего отчета и отбросил все, что было в нем оправданием для меня, оставив после этого то, в чем заключены моя погибель, бедность и невзгоды до конца моих дней. Побойся Аллаха, ради меня и тех, кто за мной стоит а, ты знаешь, что их много!"
Они продолжали говорить, пока мой дед не сказал: „Разве не поступил ты со мной так-то, но я перенес это. Ты завел против меня интригу в таком-то деле — я стерпел. Ты стремился уничтожить меня в такое-то время и лишить меня благосостояния — ты не щадил меня. Ты давал одну клятву
за другой —и не сдержал ни одной".
Он перечислял одно за другим, факт за фактом.
Тот сказал: „Ты прав во всем, что говоришь. Все, что я сделал, действительно верно, но будь снисходителен ко мне и прости! И, клянусь Аллахом, покончим с ложной клятвой! Не встать мне с этого места, если я причиню тебе зло. Я буду одним из самых преданных тебе людей. Прости мне грех и прояви благородство!"
Сказал ему мой дед: „Клянусь Аллахом, я принимаю оказанную мне Аллахом милость и вознаграждение в отношении тебя. Более того, я отплачу тебе добром, удерживая при себе доказательства против тебя, хотя уверен, что ты не оставишь своей привычки и не откажешься от вражды. Воистину, то, что ты сделаешь потом, гораздо хуже того, что я испытал из-за тебя в прошлом.
Фарадж воскликнул: „Пусть я буду сыном падшей женщины! Прошу у Аллаха возмездия и наказания!"
Махлад спросил „Чего ты хочешь?".
Он перечислял одно за другим, факт за фактом.
Тот сказал: „Ты прав во всем, что говоришь. Все, что я сделал, действительно верно, но будь снисходителен ко мне и прости! И, клянусь Аллахом, покончим с ложной клятвой! Не встать мне с этого места, если я причиню тебе зло. Я буду одним из самых преданных тебе людей. Прости мне грех и прояви благородство!"
Сказал ему мой дед: „Клянусь Аллахом, я принимаю оказанную мне Аллахом милость и вознаграждение в отношении тебя. Более того, я отплачу тебе добром, удерживая при себе доказательства против тебя, хотя уверен, что ты не оставишь своей привычки и не откажешься от вражды. Воистину, то, что ты сделаешь потом, гораздо хуже того, что я испытал из-за тебя в прошлом.
Фарадж воскликнул: „Пусть я буду сыном падшей женщины! Прошу у Аллаха возмездия и наказания!"
Махлад спросил „Чего ты хочешь?".
Тот ответил: „Я знаю, что было между тобой и эмиром верующих. Знаю, что ты не оправдал меня перед халифом ни в чем".
Махлад сказал ему: „Против тебя при спешном рассмотрении вышло то-то и то-то, за вычетом того, на что существует приемлемое доказательство в твою пользу или оплаченный счет. После всего этого ты должен по такой-то статье — столько-то, а по такой-то — столько,"
и он предъявил ему одно за другим, а тот подтверждал: —" Это верно. В этом ты беспристрастен, я признаюсь во всем, и то, что лежит перед тобой,— правильно.Будь столь милосерден, запиши на мой счет 20 миллионов дирхемов".
Сказал Махлад: „А если бы я установил 15 миллионов дирхемов?"
Тот ответил: "Этим ты поддержал бы меня и увеличил милость свою".
Махлад спросил: „А если бы я положил 10 миллионов дирхемов?"
Фарадж ответил: „Ты сделал бы меня своим рабом".
„А если бы я оставил 5 миллионов дирхемов за тобой ?"
„Это то, на что я не смею надеяться и за что не в состоянии выразить свою признательность".
„Если я все сниму с тебя?" — „Я не в силах принять такое одолжение от тебя!"
Махлад сказал: „Аллах уже сложил с тебя это".
Фарадж осведомился: „Как ты объяснишь это эмиру верующих?"
Тот ответил: „Не беспокойся! Все твои обязательства, все, что ты должен был бы сделать, с этого момента я целиком возьму на себя. Я не позволю тебе уйти таким вот образом после того, как ты прошел весь путь извинений и просьб о прощении, пока не порву у тебя на глазах твой счет. Клянусь тебе, я не оставлю от него ни одного клочка!"
Он потребовал принести счет и разорвал его, а Фарадж даже подпрыгнул от радости.
Он благодарил, как только мог.
Махлад сказал ему: „Против тебя при спешном рассмотрении вышло то-то и то-то, за вычетом того, на что существует приемлемое доказательство в твою пользу или оплаченный счет. После всего этого ты должен по такой-то статье — столько-то, а по такой-то — столько,"
и он предъявил ему одно за другим, а тот подтверждал: —" Это верно. В этом ты беспристрастен, я признаюсь во всем, и то, что лежит перед тобой,— правильно.Будь столь милосерден, запиши на мой счет 20 миллионов дирхемов".
Сказал Махлад: „А если бы я установил 15 миллионов дирхемов?"
Тот ответил: "Этим ты поддержал бы меня и увеличил милость свою".
Махлад спросил: „А если бы я положил 10 миллионов дирхемов?"
Фарадж ответил: „Ты сделал бы меня своим рабом".
„А если бы я оставил 5 миллионов дирхемов за тобой ?"
„Это то, на что я не смею надеяться и за что не в состоянии выразить свою признательность".
„Если я все сниму с тебя?" — „Я не в силах принять такое одолжение от тебя!"
Махлад сказал: „Аллах уже сложил с тебя это".
Фарадж осведомился: „Как ты объяснишь это эмиру верующих?"
Тот ответил: „Не беспокойся! Все твои обязательства, все, что ты должен был бы сделать, с этого момента я целиком возьму на себя. Я не позволю тебе уйти таким вот образом после того, как ты прошел весь путь извинений и просьб о прощении, пока не порву у тебя на глазах твой счет. Клянусь тебе, я не оставлю от него ни одного клочка!"
Он потребовал принести счет и разорвал его, а Фарадж даже подпрыгнул от радости.
Он благодарил, как только мог.
Потом мой дед сказал ему: „Аллах свидетель того, как я обошелся с тобой, он верит тебе и покарает каждого из нас по своему усмотрению. Клянусь Аллахом, ты уже достиг предела в нарушении обещания, вероломстве, злобе и несправедливости".
Заплакал Фарадж и сказал: „Да пусть я буду сыном падшей женщины!" — и стал клясться и божиться в преданности и искренности, постоянстве и верности.
Он поднялся, мой Дед встал вместе с ним, и они обнялись.
Затем Махлад приказал слугам нести факелы перед ним до самого его дома, после того как старался уговорить его ехать верхом, но тот не сделал
Заплакал Фарадж и сказал: „Да пусть я буду сыном падшей женщины!" — и стал клясться и божиться в преданности и искренности, постоянстве и верности.
Он поднялся, мой Дед встал вместе с ним, и они обнялись.
Затем Махлад приказал слугам нести факелы перед ним до самого его дома, после того как старался уговорить его ехать верхом, но тот не сделал
этого.
Рано утром мой дед отправился к ал-Ма'муну и доложил о том, что он рассмотрел имеющиеся у него счета Фараджа и нашел доказательства, покрывающие все его расходы.
Рано утром мой дед отправился к ал-Ма'муну и доложил о том, что он рассмотрел имеющиеся у него счета Фараджа и нашел доказательства, покрывающие все его расходы.
Он говорил о нем мягко и заступался за Фараджа, пока всяэта история не кончилась и иск к нему не был прекращен.
Но Тариф клялся, что не прошло и 15 дней после этого, как Фарадж подложил его господину одну вещь в его шашийу ( Шашийа — небольшая круглая шапочка, которую надевали под чалму или другой головной убор. Название происходит от города Шаша, где их делали) .
Мы спросили его: „А как это было?"
И он рассказал:
„У Фараджа был слуга, которого звали Наср. Он делал кйлансувы (головной убор знати) и изготовлял шашийи, достигнув в этом большого искусства.
Он обычно делал головные уборы, которые нам были нужны.
Когда после упомянутого события прошло несколько дней, он принес мне 5 шатий, сшитых мастерски.
Я взял их и отнес хозяину.
Тот спросил: „Кто это принес?"
Я ответил: „Наср — слуга Фараджа".
Он осмотрел их, похвалил и приказал, чтобы я подал ему надеть одну из них, когда он поедет верхом.
На следующий день утром он решил ехать, а я его обычно сопровождал, неся его чернильницу.
Он вышел на заре. и я подал ему одну из пяти принесенных шаший.
Он прошел по коридору, а конь его еще пасся, присел в ожидании на седло, но почувствовал, что что-то царапает голову.
Он снял шашийу левой рукой, поскреб ее правой, потрогал и нашел на ее макушке то, что его беспокоило.
Он прощупал это место рукой. Оказалось, что это какой-то четырехугольный предмет.
Он обычно делал головные уборы, которые нам были нужны.
Когда после упомянутого события прошло несколько дней, он принес мне 5 шатий, сшитых мастерски.
Я взял их и отнес хозяину.
Тот спросил: „Кто это принес?"
Я ответил: „Наср — слуга Фараджа".
Он осмотрел их, похвалил и приказал, чтобы я подал ему надеть одну из них, когда он поедет верхом.
На следующий день утром он решил ехать, а я его обычно сопровождал, неся его чернильницу.
Он вышел на заре. и я подал ему одну из пяти принесенных шаший.
Он прошел по коридору, а конь его еще пасся, присел в ожидании на седло, но почувствовал, что что-то царапает голову.
Он снял шашийу левой рукой, поскреб ее правой, потрогал и нашел на ее макушке то, что его беспокоило.
Он прощупал это место рукой. Оказалось, что это какой-то четырехугольный предмет.
Он вернулся в дом и отозвал меня в укромное место, сказав: „Тариф, посвети мне".
Я поднес свечу, и он сказал: „Потрогай это место в шашийе".
Я уже почувствовал неладное в этом деле, пощупал | и сказал: „Я подозреваю недоброе, как и ты, мой господин".
Он спросил: „У тебя в сапоге есть нож?"
Я поднес свечу, и он сказал: „Потрогай это место в шашийе".
Я уже почувствовал неладное в этом деле, пощупал | и сказал: „Я подозреваю недоброе, как и ты, мой господин".
Он спросил: „У тебя в сапоге есть нож?"
— „Да".—
„Дай мне".
Он распорол шашийу — а там пальмовый крест.
Я не понял, в чем дело, и издал вопль, но он сказал: „Перестань", и я замолчал.
Он спросил: „Это — шашийа из тех, что принес нам вчера Наср?"
Я ответил: „Да". Он сказал: „Скрой то, что случилось, и не сообщай об этом никому из наших *улама'го".
Он потребовал другую из этих шаший, распорол ее, и в ней было то же, что и в первой.
Он просмотрел все — та же картина. Он приказал мне принести денег в названной сумме, и, когда я принес их, он приказал отдать их в качестве садаки сказав: „Принеси мне шашийу из тех, что есть у нас не от Насра".
„Дай мне".
Он распорол шашийу — а там пальмовый крест.
Я не понял, в чем дело, и издал вопль, но он сказал: „Перестань", и я замолчал.
Он спросил: „Это — шашийа из тех, что принес нам вчера Наср?"
Я ответил: „Да". Он сказал: „Скрой то, что случилось, и не сообщай об этом никому из наших *улама'го".
Он потребовал другую из этих шаший, распорол ее, и в ней было то же, что и в первой.
Он просмотрел все — та же картина. Он приказал мне принести денег в названной сумме, и, когда я принес их, он приказал отдать их в качестве садаки сказав: „Принеси мне шашийу из тех, что есть у нас не от Насра".
Я принес несколько [штук].
Он выбрал из них одну новую и надел ее, прибавив: „Наср сейчас будет стоять у ворот и увидит мою новую шашийу, он спросит тебя о ней, и, когда он так сделает, ты скажи ему: „Это одна из тех, что ты принес вчера. Господин мой приказал отдать тебе деньги, и, когда ты придешь снова, я отдам тебе их".
Он выбрал из них одну новую и надел ее, прибавив: „Наср сейчас будет стоять у ворот и увидит мою новую шашийу, он спросит тебя о ней, и, когда он так сделает, ты скажи ему: „Это одна из тех, что ты принес вчера. Господин мой приказал отдать тебе деньги, и, когда ты придешь снова, я отдам тебе их".
Ты не должен давать никаких объяснений сверх этого".
Рассказывал Тариф дальше: „Я вышел вместе с моим господином, а Наср — у ворот, как тот и рассчитывал.
Наср спросил меня о шашийе.
Я ответил, как было нужно, и мы отправились в резиденцию.
Ал-Ма'мун пригласил катибов и ка'идов, и среди тех, кто вошел, был Фарадж.
Катибы пустились в рассуждения о том, о чем они постоянно говорили, и Фарадж задел моего хозяина чем-то в этом разговоре.
Они пререкались и повздорили, и Фарадж сказал ал-Ма'муну: „О эмир верующих! Клянусь Аллахом, он не исповедует твою веру, хотя прикидывается
Наср спросил меня о шашийе.
Я ответил, как было нужно, и мы отправились в резиденцию.
Ал-Ма'мун пригласил катибов и ка'идов, и среди тех, кто вошел, был Фарадж.
Катибы пустились в рассуждения о том, о чем они постоянно говорили, и Фарадж задел моего хозяина чем-то в этом разговоре.
Они пререкались и повздорили, и Фарадж сказал ал-Ма'муну: „О эмир верующих! Клянусь Аллахом, он не исповедует твою веру, хотя прикидывается
твоим приверженцем, он не видит твоей сердечности, хотя его язык льстит тебе. Он поклоняется кресту, и доказательством тому — одна вещь в его шашийе. Если ты сомневаешься в том, что я сказал, разорви ее, осмотри, и ты узнаешь, проверив, лгу я или говорю правду".
Нахмурился ал-Ма'мун от его слов.
Благородство души и достоинство разума склоняли его к тому, чтобы оставить это дело с распарыванием шашийи, но Махлад поспешил снять ее с головы и разорвал на куски перед ним, говоря: „О эмир верующих, я твой раб и раб твоих праведных предков, да будет милосерден к ним Аллах! Я тот, кто считает твой имамат верой, а твое наставление — истиной. Я знал, что ты откажешься от разбирательства этого дела с шашийей, испытывая неловкость и щадя меня. Я осмелился нарушить приличия тем, что разорвал шашийу в твоем присутствии, только чтобы оправдаться перед тобой в том, в чем обвинил меня этот нечестивый, вероломный вор. Он взял твои деньги, присвоил их себе и скрыл [истину], хотя был должен. Клянусь Аллахом и твоей славной жизнью, о эмир верующих, в этом моем сегодняшнем рассказе и в том, что он замыслил против меня с этой шашийей, дело было так-то и так-то".
И он рассказал ему эту историю и назвал ему Насра-шляпника, слугу Фараджа, чьими руками он смошенничал.
Разгневался ал-Ма'мун на Фараджа за то, что услышал о нем, и поразился, как он осмелился так сделать.
Он повелел привести Насра, его доставили, и халиф спросил его, как это было.
Тот пробормотал что-то, но когда его повалили и всыпали 50 палок, он сознался и свалил все на Фараджа.
Ал-Ма'мун плюнул при этом в лицо Фараджу, обругал его и приказал передать его Махладу, чтобы он свел с ним счеты и востребовал деньги, которые причитаются с него.
Фарадж ушел посрамленным и беспомощным, а Махлад- награжденным и обласканным.
Когда привели к нему Фараджа, он задержал его у себя после того, как выбранил его за то, что он совершил, и сказал: „Разве я не говорил тебе, чтоты не оставишь своего безобразного поведения и не отступишь от своего дурного нрава? Несмотря на это, я опять отплачу тебе добром, о котором, как я думаю в отличие от тебя, постоянно печется Аллах."
Махлад продолжал быть милостивым: в деле Фараджа и просил 'Амра ибн Macтаду, чтобы он приблизил к себе Фараджа и назначил ему жалованье; и Амр взыскал с Фараджа только 3 миллиона дирхемов. 'Амр постоянно поражался разнице между этими двумя людьми, а ал-Ма'мун сам был удивлен и приводил в изумление своих приближенных рассказами о них».
Нахмурился ал-Ма'мун от его слов.
Благородство души и достоинство разума склоняли его к тому, чтобы оставить это дело с распарыванием шашийи, но Махлад поспешил снять ее с головы и разорвал на куски перед ним, говоря: „О эмир верующих, я твой раб и раб твоих праведных предков, да будет милосерден к ним Аллах! Я тот, кто считает твой имамат верой, а твое наставление — истиной. Я знал, что ты откажешься от разбирательства этого дела с шашийей, испытывая неловкость и щадя меня. Я осмелился нарушить приличия тем, что разорвал шашийу в твоем присутствии, только чтобы оправдаться перед тобой в том, в чем обвинил меня этот нечестивый, вероломный вор. Он взял твои деньги, присвоил их себе и скрыл [истину], хотя был должен. Клянусь Аллахом и твоей славной жизнью, о эмир верующих, в этом моем сегодняшнем рассказе и в том, что он замыслил против меня с этой шашийей, дело было так-то и так-то".
И он рассказал ему эту историю и назвал ему Насра-шляпника, слугу Фараджа, чьими руками он смошенничал.
Разгневался ал-Ма'мун на Фараджа за то, что услышал о нем, и поразился, как он осмелился так сделать.
Он повелел привести Насра, его доставили, и халиф спросил его, как это было.
Тот пробормотал что-то, но когда его повалили и всыпали 50 палок, он сознался и свалил все на Фараджа.
Ал-Ма'мун плюнул при этом в лицо Фараджу, обругал его и приказал передать его Махладу, чтобы он свел с ним счеты и востребовал деньги, которые причитаются с него.
Фарадж ушел посрамленным и беспомощным, а Махлад- награжденным и обласканным.
Когда привели к нему Фараджа, он задержал его у себя после того, как выбранил его за то, что он совершил, и сказал: „Разве я не говорил тебе, чтоты не оставишь своего безобразного поведения и не отступишь от своего дурного нрава? Несмотря на это, я опять отплачу тебе добром, о котором, как я думаю в отличие от тебя, постоянно печется Аллах."
Махлад продолжал быть милостивым: в деле Фараджа и просил 'Амра ибн Macтаду, чтобы он приблизил к себе Фараджа и назначил ему жалованье; и Амр взыскал с Фараджа только 3 миллиона дирхемов. 'Амр постоянно поражался разнице между этими двумя людьми, а ал-Ма'мун сам был удивлен и приводил в изумление своих приближенных рассказами о них».
Мало того, что это живой пример - причем без всякого намерения автора - сразу двух Евангельских притч (о неправедном управителе и двух должниках) , но еще и две истории - радостная - ведь способ мести Фарадж выбрал не сам по себе - это Христос предлагал Махладу за его действительное милосердие Свою высочайшую награду и высшую должность в Своем Царстве .
И грустная - о том, как нечестивая вера заставила добродетельного человека не просто умолчать , но самому без всякой необходимости самому отречься от Него и вместо этого исповедать ... даже не веру в "аллаха" - веру в Ал-мамуна. Кости которого истлели еще раньше смерти Махлада.
"во всяком языце бояйся Его и делаяй правду приятен Ему есть" .
Но без веры оказалось невозможным угодить Богу.
И грустная - о том, как нечестивая вера заставила добродетельного человека не просто умолчать , но самому без всякой необходимости самому отречься от Него и вместо этого исповедать ... даже не веру в "аллаха" - веру в Ал-мамуна. Кости которого истлели еще раньше смерти Махлада.
"во всяком языце бояйся Его и делаяй правду приятен Ему есть" .
Но без веры оказалось невозможным угодить Богу.
Journal information